Особый случай - Страница 5

– Договорились, – с облегчением поднялся Геннадий Осипович и крепко, по-медвежьи, двумя руками пожал протянутую руку…

Заплясали стрелки радиокомпасов – признак, что самолет подходит к проводной радиостанции. Радиокомпасов на самолете два: один настраивается на аэропорт удаления, а второй – на порт приближения. Вести самолет по радиокомпасам, казалось бы, проще пареной репы – Добивайся только, чтобы стрелки сливались одну, а это значит, что самолет летит точно по прямой, между приводными станциями. Однако капризней радиокомпаса на самолете прибора не найдешь: то ночной фон, заставляющий стрелки выплясывать черт те что, то закатные помехи, то магнитные бури… Самое верное, конечно, локатор: им можно определять и снос самолета боковым ветром, и нащупывать в грозовых облаках проход, уточнять курс и расстояние до какого-нибудь приметного места на земле – вершины горы или излучины реки. А еще надежнее – диспетчерский локатор: запроси данные по определенному месту, диспетчер даст угол и расстояние, нанеси все это на карту – вот тебе и место, где летишь.

Правда, на этой хабаровской трассе есть несколько районов, где диспетчер, будь даже семи пядей во лбу, не поможет. Тайга на сотни километров вокруг, ни одного жилого поселка, ни одной радиостанции… Тут уж вся надежда на штурмана – выкручивайся как знаешь! Днем еще ничего – астрокомпас можно включить, а вот ночью – только локатор. И сидит штурман от Могочи до Бодайбо, до рези в глазах, вглядываясь в экран локатора: тут озерко знакомое, там Олекма изогнулась кольцом, там Витим завилял… И с каким наслаждением слышишь голос бодайбинского диспетчера: «75410, вы на трассе»!

Но сейчас впереди – Енисейск. Расчетное время пролета – 21.40. Геннадий Осипович прикинул по навигационной линейке и вписал в правую часть штурманского журнала: «21.43».

Иван Иванович полистал справочник, нашел нужную частоту и включил коротковолновую радиостанцию. Через пару минут он протянул командиру листок из блокнота, исписанный цифрами.

– Да-а, – протянул командир. – Невеселая погодка. Того и гляди повернут на Челябинск. – Вспомнил разговор в штурманской Иркутского порта: «Чего вы рветесь? На Урале „твердый“ порт один – Челябинск». Селезнев тогда отшутился: «Челябинск уже, считай, дома… Не Сибирь». – А по сибирским портам что?

– Везде «шторм», – ответил Невьянцев. – До трех Москвы.

– Понятно. До трех Москвы у нас и керосина не хватит. А Семипалатинск?

– То же самое.

– А когда, Осипыч, рассчитываешь добраться до Кольцова?

– В час двадцать, – ответил, помедлив, Витковский. – На участке Васюган – Тобольск ветер в лоб. Километров по пятьдесят будем терять.

– И никак не нажать? – спросил командир. – Может, попросить другой эшелон? Пониже спустимся. Не хочется в Челябинске садиться.

– Послушай эфир – все эшелоны забиты машинами. Да и что толку? Везде ветер в лоб – фронт циклона…

Тут зазвенел зуммер – вызывали на связь бортпроводники. Командир включил динамик, перевел на абонентском щитке переключатель в положение БП и поднес микрофон к губам:

– Что, мать, стряслось у тебя там?

– Командир, – разнеслось на всю кабину, и летчики в удивлении повернулись к динамику – голос Людмилы клокотал от злости. – У нас на борту читинский пассажир.

– Да ты что, мать, в уме? – воскликнул командир. – Как он оказался?

– Перепутал самолет. Секунду – две летчики в недоумении смотрели на динамик, а потом пилотская загремела от хохота.

22 часа 18 мин.

Салон самолета № 75410

Вся жизнь, считал Петр Панфилович, состоят из пустяков – «Достать комплект резины для „Жигулей“? Раз плюнуть – надо только знать, где она может лежать эта резина… Вакуум – фильтр? А что это такое? Виноват, кто выпускает? Свердловский химмаш? Вот, понимаете! нашли проблему! Командировочку – и будет вам фильтр. У вас болит голова о фондах? Есть экспедитор, пусть у него и болит голова, как обойти, виноват, раздобыть эти фонды… Так это не нам фильтр? На обмен? А что Байкальский бумкомбинат имеет для нас? Ха, конечно, бумагу! Вот это операция, я понимаю. Высший уровень!»

Петр Панфилович любит работать по «высшему уровню». И на себя в том числе. Когда у него на заводе спрашивали: «Как ты умудрился отхватить в центре города трехкомнатную квартиру, если вас только двое с женой? Какой идиот тебе выдал ордер?», Петр Панфилович искренне обижался: «Почему идиот? Разве в обменном бюро сидят идиоты? Совершенно нормальные советские граждане!..» И после подробно, пункт за пунктом излагал суть дела: сначала нужно иметь комнату, пусть даже тещину. Потом надо найти старушку – одиночку, у которой после смерти старика осталась однокомнатная полнометражка. Потом эту полнометражку – на двухкомнатную малогабаритную. И так далее. Разумеется, кое-какие доплаты.

– Счастливый вы, Петр Панфилович, – завидовали ему – Это точно! Мне всю жизнь везет!

Повезло ему и в этот раз: потеряв уже всякую надежду вылететь из Иркутска домой, куда его вызвали долгожданной телеграммой, Петр Панфилович вдруг услышал:

– Пассажир Веселов! Пассажир Веселов на Читу!

Вообще-то он был не Веселовым, а Веселым. Но какое это имело значение? Важно, что нужен пассажир на Читу, а ему туда как раз и надо, и ради этого он готов был превратиться хоть в Барабашкина – только бы посадили в самолет.

– Я по телеграмме! – расталкивал он очередь локтями. – Заверено врачом! Место забронировано!

Он так размахивал в воздухе телеграммой и так напирал, что ни у кого из «резерва», образовавшегося еще два дня назад, не повернулся язык остановить Веселого, а тем более – прочесть его телеграмму. Когда регистратор еще раз поторопила, крикнув, что посадка в самолет уже закончена, кто-то из очереди предложил Веселому не толкаться, оторвать контрольный талон и передать на регистрацию по рукам, а самому бежать к самолету. Начальник смены было запротестовала, однако не успела она сказать и двух слов, как в руках у пассажиров «резерва» замелькал оторванный талон.