Особый случай - Страница 10

– Алло, по «самолету»: Новосибирск, аэропорт Толмачево, руководителя полетов.

Пароль «самолет» сработал безотказно: Толмачево отозвалось немедленно.

– ЦДС, первый, – бросил в микрофон Павлов, – нужна прямая связь с самолетом… Как нет?

Выяснилось, что самолет и от Новосибирска слишком далеко для прямой связи.

Пришлось через колпашевского диспетчера сообщить на борт самолета просьбу выйти по командной рации на связь с ЦДС, но какая это связь за две с половиной тысячи километров!

Сплошной треск и помехи. Совсем ничего не слышно.

Кое-что в Толмачеве все же знали: пожар потушен, самолет идет на двух двигателях с большим снижением, но управления слушается.

– Посадить сможете?

Секундная заминка. Наконец, дипломатичный ответ:

– ЦДС, первый, метеоусловия в Толмачеве ниже минимума «Д»

«А какой модели самолет?» – промелькнула мысль, и рука снова потянулась к тумблеру внутренней связи «Восточный сектор».

– КДП Толмачево, связь не прерывайте! – И тут же – в микрофон селектора: – Александр Иванович… – Козырев оторвался от телефона, поднял взгляд. – Что за рейс?

Козырев понял, наморщил лоб, вспоминая:

– Рейс 2884. Хабаровск – Свердловск.

– Чей самолет?

– Ил –18… Свердловский!

Еще одно переключение на селекторе:

– Свердловск, по «самолету». Аэропорт Кольцово!

Он ждал. В трубке пощелкивало, доносились голоса телефонисток, повторявших пароль «самолет»…

– Слушаю!

– Свердловск? ЦДС, первый!

Но в это время зазвонил один из телефонов прямой связи. Старший диспетчер, сидевший за соседним пультом, взял трубку, Владимир Павлович краем глаза заметил, что трубку он снял с аппарата «Министр ГА», и кивнул: «Давайте сюда!»

– Докладывает Павлов, – прижал он трубку к уху – теперь у него были заняты обе руки. – В районе Колпашева пожар двух двигателей, рейс 2884, Ил –18. Пожар ликвидирован, самолет продолжает полет на двух с большим снижением.

Министр: Куда можно посадить?

Павлов: Выясняем.

Министр: «Соседи» не берут?

Павлов: Подходящих полос у них там нет.

Министр: Сколько он может продержаться в воздухе?

Павлов: Сведений не имеем.

Министр: Так получите эти сведения!

Павлов: Прямую связь с самолетом установить трудно.

Министр: А вы по кривой!

Павлов: Будет выполнено, товарищ министр.

Опять напомнил о себе свердловский диспетчер – на другое ухо:

– Кольцово, ДСУ…

Павлов: Подождите… Простите, товарищ министр. Я слушаю.

Министр: Выясните: модель самолета, оснащенность навигационной аппаратурой, подготовку экипажа, количество пассажиров, запас топлива. Генеральному докладывали?

Павлов: Не успел.

Министр: Надо успевать.

Павлов: Будет…

Министр: Сам проинформирую, выполняйте свои обязанности. О ходе полета докладывайте через каждые пять минут. При обострении ситуации – немедленно.

Павлов: Слушаюсь.

Положил трубку прямого телефона на место, а селекторного, на котором «сидел» свердловский диспетчер, перебросил на левое ухо, выдернул из кармана ручку, нажал, выбрасывая стержень, на кнопку и стал записывать вопросы министра, разбивая их на две группы – по адресатам, от кого можно получить ответ. Теперь – он знал по опыту – события, приказы и рекомендации будут нарастать как снежный ком, и все будет замыкаться на нем, на руководителе полетов ЦДС. И от того, сумеет ли он в них не утонуть, не запутаться, зависит многое, и прежде всего – безопасность полета и посадка самолета, потерпевшего аварию. Главное в этой обстановке чрезвычайного положения – действовать быстро, но не допускать спешки. И действовать по порядку.

Записал, глянул на «московские» часы и под чертой проставил время получения приказа 22.43.

22 часа 43 мин.

Пилотская самолета № 75410

Самолет, пока выключали двигатели и выводили его из пике, потерял восемьсот метров высоты, и теперь они шли между эшелонами, по-прежнему снижаясь со скоростью пять – шесть метров в секунду. Удержать самолет на заданной диспетчером высоте, в эшелоне, можно было в единственном случае – за счет скорости, однако скорость и без того уже упала на треть, и дальнейшие попытки удержать падающий самолет могли при вести к тому, что он вторично сорвется в пикирование. Поэтому летчики, полагаясь на оперативность колпашевского диспетчера, который должен был для них расчищать все эшелоны до тех пор, пока самолет не зависнет в горизонтальном полете, продолжали снижаться.

Конечно, снижались они, несмотря на нервозно – напряженную обстановку, не вслепую, а с помощью локатора, который Витковский переключил в положение «обзор самолетов», и все же теперь ко всему, что принес с собой отказ двух двигателей, добавилась реальная опасность столкнуться с каким-нибудь самолетом идущим ниже. На таких скоростях, да еще если машины идут встречным курсом, до катастрофы недолго. А в том, что нижние эшелоны заняты, у них не было никаких сомнений: переговоры с диспетчером все самолеты в зоне ведут на одной и той же частоте, и Витковский отлично слышал, как колпашевский диспетчер резким, срывающимся голосом приказывал командирам Илов и «антонов» менять эшелон, курс, одним словом – разгонял их под снижающимся самолетом во все стороны.

Бывают в жизни мгновения, когда чувствуешь бессилие, граничащее с ненавистью к самому себе. Именно такое бессилие испытал Геннадий Осипович в те бесконечно долгие секунды, когда пилоты и механик выключали двигатели, тушили пожар и вытаскивали самолет из пикирования, – он им, как и бортрадист, в эти секунды помочь не мог абсолютно ничем и просидел все это время в каменном оцепенении, не отрывая взгляда от табло «Пожар двигателей» Потом вдруг до его со знания дошло, что они падают («Снижаемся», – одернул он себя) и что уже вошли в зону чужого, встречного эшелона.